Я учусь в 11 классе. Сейчас конец мая, и у нас скоро выпускной. Время – около 4 вечера. Я решаю уйти с последнего урока и пойти гулять на берег (школа стоит почти у самой реки). Дойдя до соседней улицы, я слышу странный гул и чувствую, что земля под ногами довольно сильно подрагивает. Я оглядываюсь по сторонам и вижу, что с другого берега реки в небо уходят четыре столба белого дыма, похожих на след реактивного самолета. Я слышала от кого-то, что на том берегу
...находится ракетная часть, и понимаю, что это ушли ракеты. Я бегу назад к школе. Наш учитель физкультуры, по совместительству военрук, сейчас должен вести во дворе занятие у третьеклассников, и я собираюсь рассказать ему о том, что увидела. У ворот школы стоят четыре незнакомых автобуса. Всех учеников вывели во двор и собираются куда-то везти, а физрук и директор на крыльце разговаривают с каким-то военным. Женщина в форме, похожей на милицейскую, раздает ручки, листочки бумаги и нагрудные таблички, на которых надо написать имя, фамилию и адрес. Мне тоже выдают табличку, но когда я начинаю ее подписывать, оказывается, что я разучилась писать: моя рука беспорядочно водит ручкой по бумаге, выводя странные каракули. И тогда я понимаю: СЕЙЧАС. Я сую ручку с табличкой в сумку и бегу в здание; директор понимающе кивает: забыла что-то. На первом этаже в левом конце коридора – закрытое полуподвальное помещение; там раньше был туалет, как на других этажах, а теперь оно заколочено – правда, чисто символически: торчащий в пороге толстый гвоздь не дает открыть дверь. Я быстренько сворачиваю гвоздь на сторону при помощи валяющегося в углу куска кирпича, и, уже открыв ее, замечаю, что у меня за спиной стоит какая-то девочка лет десяти. Я говорю ей: «Пошли со мной», и захожу внутрь. Там почти совсем темно и пахнет сыростью; под потолком – маленькое окошко, замазанное зеленой краской; у стены под окном – огромный сколоченный из толстых досок сундук, а там, где раньше были кабинки, навалена целая гора старых, отсыревших матрасов. Я стаскиваю несколько штук сверху – они ужасно тяжелые и воняют прелым. Девочка с любопытством наблюдает, но ничего не говорит. Я кладу матрасы поверх сундука так, чтобы одним концом они свисали на пол - получается что-то вроде шалаша. Я закрываю дверь и залезаю под матрасы. Девочку кладу рядом и велю ей закрыть глаза и уши и не открывать, пока не скажу. Мы лежим так примерно полминуты, как вдруг в подвале становится светло – будто включили лампочку. Очень хочется открыть глаза и выглянуть – но я терплю. Вдруг пол под нами словно подпрыгивает, а потом уходит вниз, и что-то начинает сыпаться на матрасы сверху; свет гаснет, и раздается страшный шум: такой громкий, что я даже его не слышу, а только чувствую, как от него все трясется у меня внутри – так сильно, что я боюсь, что у меня там что-нибудь оторвется. Девочка начинает плакать. По матрасу что-то стучит – все чаще и чаще, но скоро перестает, и шум тоже заканчивается; теперь я слышу только противный звон в ушах. Чувствую, что лицо и шея у меня мокрые. Я лежу неподвижно некоторое время, а потом засыпаю. Проснувшись, я вижу, что в комнате совсем темно. Девочка спит рядом, по-прежнему зажав уши руками. Я решаю пока не вылезать – тем более, что на матрасе сверху навалено что-то тяжелое и забраться обратно из-за этого будет трудно. Проходит еще сколько-то времени, и в комнате становится немного светлее. Я осторожно высовываюсь из-под матраса – так и есть: сверху – целая гора штукатурки, земли и мусора. Окно выбито и наполовину завалено обломками. Что за ним – с пола не видно. Я жду, пока станет достаточно светло и вылезаю, но не успеваю встать на ноги, как тут же падаю: меня шатает в разные стороны и я не могу удержать равновесие. Держась за стену, подхожу к двери и толкаю ее, но ее, судя по всему, заклинило, так что вылезать нам придется через окно. Я так же по стенке добираюсь до сундука, залезаю на него и выглядываю наружу. За окном – гора земли, перемешанной с обломками и мертвыми людьми – раздавленными, ободранными, в вывернутой одежде… Я сажусь на сундук и начинаю думать – как мне вывести девочку, чтобы она всего этого не увидела, и куда идти потом. Возвращаться домой я боюсь.